Начало тут.
В итоге получается, что власть и народ взаимно вовлечены в разрушительное поведение. Таким образом, вопросы борьбы за существование и самосохранение русскому этносу приходится решать в условиях недосформированности нации, что очень осложняет эту самую борьбу, вынуждая народ перманентно жить в мобилизационном режиме. Как следствие, и экономика не может избежать Молоха внеэкономического принуждения, порождая тем самым всякого рода уродливые явления в жизни общества.
Часто повторяемое утверждение, что Россия, по существу, всегда жила в переходное время, — это факт, который трудно оспорить. Можно лишь уточнить, что этот процесс перехода есть отражение другого факта — нахождения народа на пути становления нации, который пока что живет внутренне не самосогласованной жизнью. Дополнительно ситуация осложняется тем, что Россия — многонациональное образование и у многих нерусских народов нет аналогичных проблем и в этом отношении они не отягощены тем грузом, который лежит на русских. Иначе озабоченность общей проблемой могла бы служить дополнительным фактором, который бы сплачивал народы. А реальное положение вещей только способствует возникновению дополнительных центробежных сил. Чтобы у читателя не возникло соблазна спутать два различных определения, сразу поясню — термин "отсталый народ" не тождественен термину "несформировавшаяся нация", равно как "сформировавшаяся нация" не означает, что народ стоит на высокой ступени своего развития. Не хотелось бы приводить примеры и давать народам соответствующие характеристики, тем более что читатель, думаю, без труда сможет сделать это самостоятельно.
Коротко остановимся на некоторых характеристиках и особенностях российского общества, которые вытекают из вышеизложенного.
Законы (порой дремучие и варварские), по которым живут россияне, не должны вызывать удивление — для общества, в котором никто никому не доверяет, они оптимальны, ибо адекватны ему. Вообще-то, в России никогда не было юридического быта. Она, Россия, всегда жила не по законам, а по понятиям, которые формировались в условиях беззакония. "...идеже закон, тут и неправда", — сообщает нам древняя русская летопись. И сегодня, когда невозможно обойтись без ширмы законодательной власти, чтобы сохранить хотя бы подобие лица цивилизованного государства, Россия сознательно избегает законов прямого действия, позволяя чиновничеству походя заниматься законотворчеством не без пользы для себя.
Однако всё это не результат какого-то злого умысла, а следствие тех самых глубоких фундаментальных причин, в силу которых Россия патологически не приемлет правового строя. Именно фундаментальность причин, на которые завязаны вопросы самосохранения этноса и которые, стало быть, не могут быть игнорированы подсознанием народа, приводит к тому, что со стороны это воспринимается как неспособность учиться на собственных ошибках. Общеизвестное выражение "наши грабли самые многоразовые" лишнее тому подтверждение.
Неудачи никогда не являлись для России поводом отказываться от собственных "заблуждений". Такие системы в теории катастроф именуют системами максимального промедления. Система покидает свое положение не тогда, когда оно становится невыгодным, а только тогда, когда у нее не остается физической возможности оставаться там и она принуждена его покинуть. Что же заставляет Россию так отчаянно цепляться за незавидное старое во вред себе? — Заставляет стоящий перед ней выбор, граничащий с отчаянием[1]. Выбор между невыгодным положением, ведущим к катастрофе, и самой катастрофой. "...беда наша та, что тошнота наша никогда не доходит до рвоты" (Ф.И. Тютчев. Письмо к брату Николаю, 1868).
Такой образ существования из поколения в поколение со столь уязвленным и напряженным подсознанием не мог не вызвать у народа соответствующие защитные психологические реакции. И главная из них, безусловно, это — Теория Заговора и поиск виноватых. Об этом стоит сказать подробнее, ибо враги чуть ли не единственный источник национального единства. "...универсальная функция идентичности по модели "мы — враги" в России оказывается неизменно актуальной в силу отсутствия или слабой выраженности иных форм идентичности" (А.А. Пелипенко). Ценность любой теории определяется ее универсальностью. Теория Заговора — вершина защитной реакции национального подсознания — обладает беспросветной универсальностью — ею можно объяснить всё и вся. Благо вопрос о доказательствах вообще не стоит. О такой теории ученые-естественники могут только безнадежно мечтать.
Не одно столетие русские с упоением тешат свои непреходящие комплексы двумя бессмысленными вопросами — "кто виноват?" и "что делать?". Что касается второго вопроса — его делает бессмысленным вопрос первый. Виноватым, по определению, может быть только человек, а не погода или широта.
Поиск виноватых не такая безобидная вещь, как это может показаться на первый взгляд. Только в ХХ веке сперва лютая ненависть к "виноватому" царизму обернулась десятками миллионов человеческих жертв, а затем, когда новой мишенью стал коммунизм, сменивший царизм на посту "виноватого", результатом был распад Российской империи под названием СССР, и этот процесс успешно продолжается. А ведь кровавый коммунизм в России, равно как и "тюрьма народов" — царизм в свое время, были лишь следствием неприятия народом тех основ общественного устройства, на чем могло взрасти какое-то подобие нормального государства, а отнюдь не причиной. Но история продолжается, сегодня в виноватых ходит демократия и либерализм, но, как легко сообразить, это не последняя, а очередная жертва.
Казалось бы, элементарный здравый смысл подсказывает иначе ставить сакраментальные вопросы, а именно: "в чём причина?" и "что делать?", тогда и второй вопрос обретает смысл. Ведь чтобы починить даже примитивный утюг довоенного производства, и то необходимо сперва установить причину неполадки.
Однако это только на первый взгляд может показаться, что так уж легко перейти к новой конструктивной паре вопросов. Проблема в том, что если искать причину, то ведь её можно и найти?! И вот этого больше всего опасается русское подсознание. А искать виноватых, особенно на стороне, и надёжнее и спокойнее, да и заниматься этим можно бесконечно долго. Тем более что, как утверждал известный русский писатель, — "самая большая вина русского народа в том, что он всегда безвинен в собственных глазах".
Легко забывать и не интересоваться своей историей (о чужой даже нет речи) — это тоже своего рода защитная психологическая реакция. Прошлое страны когда-то было настоящим — настоящим безрадостным, тяжелым, унизительным. Такое настоящее, уходя в прошлое, с удовольствием забывается. И лишь когда оно переходит в разряд далекого прошлого, что-то избирательно вспоминается, приукрашивается, искажается, переписывается, то есть создаются "патриотические" исторические анекдоты для малограмотных с помощью разного рода пикулей. Это обстоятельство, в свою очередь, помогает государственным идеологам и пропагандистам беззастенчиво орудовать невежественными и злобными стереотипами и заниматься мифотворчеством. С одной стороны, конечно, национальная мифология цементирует общество, но, с другой стороны, это ведёт к тому, что в России ни одна эпоха не заканчивается[2].
И, наконец, несколько слов на тему "умом Россию не понять". Это ещё одна психологическая подпорка, на сей раз иррациональная. Она последнее убежище для мыслящего русского человека, загнанного рациональными доводами в угол. Как же! "Загадочная русская душа", "непредсказуемая" Россия. Да, пресловутая "непредсказуемость" России настолько однообразна, что объекта с более надёжной предсказательной силой просто не сыщешь в природе. Было бы лишь желание не обманывать себя. Так что
Как раз умом понять Россию можно
И мера здесь любая подойдёт,
Поэта страх в душе сковал, наверно,
Чтоб суть подметить и понять её.
Показательно в этом контексте отношение России к Западу. Здесь (говоря словами Анатолия Стреляного) "у России по-прежнему сложные отношения с собою по поводу Запада". Эта многовековая история странного противостояния перестает выглядеть загадочной и становится понятной, если ее рассматривать как следствие все того же охранительного поведения. Чего же так опасается русское подсознание в данном случае?
Россия ненавидит Запад за то, что многое, что умеет и что имеет Запад (речь идет не только о материальной и, главным образом, не о материальной стороне дела), хочется уметь и иметь ей самой, но она не может позволить себе иметь это. Россия не может позволить себе иметь подлинный парламент, независимую судебную систему, разделение властей, Конституцию, рассчитанную на применение, и многое другое. Все это в России имитируется, что характерно для авторитарных и тем более для тоталитарных режимов. Трагизм России состоит в том, что даже как идеал демократическое общество рассматривается как смертельная угроза. "Для России парламентская демократия — это катастрофа" (Д.А. Медведев, 2010). И народу ничего не остается, как заняться "спасительным" мифотворчеством и говорить о своем "особом предназначении" и "особом пути России". Этим термином русские люди обозначают тот тупиковый путь, на который периодически соскальзывает Россия, когда в очередной раз убеждается в своей неспособности наравне с другими цивилизованными народами идти по магистральному направлению развития человечества.
В упорстве, с которым народ ищет убежища в изживших себя мифах, есть, конечно, элемент отчаяния, а иногда и паники. Так было и с коммунистическими бреднями Маркса и Ко, да еще в интерпретации доморощенных параноиков типа Ленина. Вначале они действительно были восприняты широкими слоями русского народа с большим энтузиазмом, поскольку народу показалось, что его многовековые утопические грезы об уравнительной справедливости наконец-то получили чуть ли не научное обоснование и вот-вот воплотятся в жизнь. По историческим масштабам времени наказание последовало мгновенно. Как тут не вспомнить точно сформулированную мысль Сола Беллоу (Saul Bellow): "Когда потребность в иллюзиях велика, то человек не останавливается ни перед какими препятствиями, чтобы сохранить своё невежество".
Даже некоторые знаменитые русские философы выступали с внутренне противоречивыми рекомендациями. Разве что в состоянии отчаяния мог Константин Леонтьев совместить в голове следующие мысли:
"Русские люди не созданы для свободы. Без страха и насилия у них все прахом пойдет. Да разве в России можно без принуждения, и строгого даже, что бы то ни было сделать и утвердить? У нас что крепко стоит? Армия, монастыри, чиновничество и, пожалуй, крестьянский мир. Всё принудительное..."
"...не вижу я в русских людях той какой-то особенной и неслыханной "морали", "любви", с которой носился Ваш подпольный пророк Достоевский, а за ним носятся и другие, и на культурное (!) значение которой рассчитывают".
"России надо совершенно сорваться с европейских рельсов и, выбрав совсем новый путь, стать во главе умственной и социальной жизни человечества".
Что тут скажешь? — "Человеческое, слишком человеческое".
В 1868 году Иван Сергеевич Тургенев писал: "Неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не испортил?"
Дорогой Иван Сергеевич! Подсознание народа знает лучше, а оно считает, что да, мало самобытны, да, так слабы, поэтому боится и с детским ужасом отмахивается. Значит, не ощущает свою самодостаточность. Здесь даже не столь важно, правильно оценивает подсознание ситуацию или нет. В науке социологии есть правило, которое называется теоремой Томаса: если ситуация воспринимается как реальная, то последствия оказываются реальными.
Будучи президентом Соединённых Штатов Америки, Рональд Рейган во всеуслышание назвал Советский Союз империей зла (а по существу Россию, учитывая государственно-образующую роль доминирующего этноса). И это было правдой. Но это была не вся правда. Вся же правда состоит в том, что Россия изначально была, есть и, очевидно, будет (если вообще будет) империей зла. И это проистекает вовсе не от того, что русские более злые, чем другие народы (в скобках заметим: хотя человек действительно самое злое существо на Земле, однако русские генетически ничем не выделяются в этом отношении ни в ту, ни в другую сторону). От того, что, к несчастью для самих себя и других народов, империя зла — это сегодня, быть может, единственная возможность для неконкурентоспособной России утвердиться и самосохраниться как независимая держава, не говоря уже как великая. А посему вся мощь национального сознания и, главным образом, подсознания, всегда будет вставать стеной против всяких силовых попыток демократизации страны, что сегодня мы и видим.
Такого рода фундаментальная причина более чем достаточна, чтобы надежды российской "кружковой интеллигенции" на демократию счесть абсолютно несбыточными. К тому же демократию, в отличие от террора, нельзя насаждать. По определению демократии. Поэтому к демократическим странам Россия относится настороженно, напряженно и недоверчиво, не понимая их внутреннюю суть, в то время как в окружении диктатур и тираний чувствует себя комфортно. Она их лучше понимает, видя в них родственные души. По отношению к развитым демократиям Россия очень часто оказывается в положении человека, о котором писал Генри Менкен (Henry L. Mencken): "Трудно поверить, что человек говорит вам правду, когда вы знаете, что на его месте вы бы солгали".
Есть еще одна игрушка, с которой любят играть российские псевдоинтеллектуалы. Это изоляционизм — прямое следствие всё той же неконкурентоспособности. Они приходят к этой наивной идее не потому, что не видят выхода, а потому что боятся воспользоваться этим выходом и считают за благо заколотить его. Единственное достоинство этой страусиной мечты — ее нереализуемость. Поэтому и распространяться о ней нет особого смысла. Можно вспомнить также навязчивую идею евразийства, которая, может, и малосовместима с предыдущей, но зато органично связана с ней своей бредовостью.
Симптомов, говорящих о внутренних болезненных проблемах нации, множество, обо всех не напишешь, но вот один показательный. На дворе XXI век, а Россия никак не определится со своими национальными праздниками и вообще с памятными датами. Отсутствие у народа сохраняемых в памяти почитаемых дат, которые не подвержены сиюминутной политической конъюнктуре, — это признак внутреннего неблагополучия нации. Если хотите — это характерный показатель недосформированности русской нации. Если оставить для краткости лишь смысловые глаголы, история вопроса предстает в следующем виде: вводятся — отменяются, насаждаются — запрещаются, забываются — вспоминаются, возрождаются — хоронятся, а также заимствуются, заменяются, изобретаются, переносятся, переименовываются. В итоге все фальшиво и, главное, смешно. А для тех, кто чувствителен к позору, еще и позорно.
Так и стоит Россия спиной к цивилизованному миру вот уже более полтысячи лет. Бывает, что борцовским приёмом её выворачивают лицом к Западу, наивно полагая, что это ей надо, но в конечном счёте она всегда умудряется выскользнуть и вновь нырнуть в парашу, до краёв заполненную унижениями, хамством, страхом и нищетой, чтобы из глубины этого устойчивого состояния жаловаться на судьбу и винить в ней кого угодно, но только не себя. А в ожидании нового диктатора "духовно" переживать плебейскую зависть, злобу и ненависть. Жалкая картина! Даже для "великой державы" с комплексом неполноценности или, может, великоватой державы с "великим комплексом неполноценности". (Как правильней?)
Трудно представить Россию великой в мировом сообществе за счёт высокоорганизованной и высокоэффективной экономики. Ещё труднее представить её задающей тон в области правовой мысли и общественно-политического развития. А посему Россия истинно правового демократического строя — это нонсенс. Видимо, это хорошо понимал Збигнев Бжезинский, ещё во времена Брежнева заявивший: "Россия может существовать или как империя, или никак". И что бы ни утверждал русский человек вслух, его тёмное подсознание чувствует это и опасается этого. Поэтому Россия будет пытаться возродить былую империю (естественно, зла, ибо иной она не может быть и не может стать) любой ценой — даже если ей придётся на этом свернуть себе шею. Ведь лучше без шеи, чем без России — резонно сочтёт русский патриот.
В этом, в частности, кроется причина традиционного "народного империализма" русских, который отчётливо проявлялся в факте массовой поддержки геноцида в Чечне, агрессии против Грузии и Украины. Потеря колоний, скажем, для Британии означала потерю определённых экономических, политических, военных и каких-то других выгод. Но она не грозила самому существованию, причём достойному существованию, самой метрополии. Иное дело Российская империя. Её распад означал бы исчезновение в обозримом будущем самого русского государства. Цена столь высока, что русский человек, чтобы предотвратить этот кошмарный для его сознания сценарий, готов пожертвовать очень многим, а такими эфемерными вещами, как личные свободы, честь, достоинство, репутация — в первую очередь. Вспомним: "...если выбирать между свободой и государственной идеей — то все мы отречемся от личной свободы. Пропади она пропадом, эта свобода: либо невыход иных газет — либо уцелелое государство". Это характерное высказывание взято из интервью писателя А. Проханова газете "Комсомольская правда" от 3 сентября 1991 года. Таким образом, империя (по преимуществу зла) становится смыслом существования народа.
Окончание следует
[1] "...я не понимаю логики россиян, которые дали сделать себя ментальными заложниками убийц и, радостно зажмурившись, дружными колоннами маршируют навстречу аду. Аду — как минимум социально-экономическому...
И вроде бы не идиоты, чтобы не видеть на шаг вперед...
Что же заставляет их делать это?
Ответ банальный: трусость".
Это пишет Виктор Шендерович в статье "Вопрос ребром" (echo.msk.ru, 31.07.2015)
Ему отвечает в комментариях читатель под ником pavel_svr:
"Не трусость, а страх за страну. Именно страх потерять ее. Понимаю, и готов с этим законно бороться, что у власти далеко не все честны и дальновидны, но рассматривать качество власти одним днем, годом нельзя".
На этот комментарий отвечает другой читатель под ником ostfreiwillige:
"Готов законно бороться? Как? А вы что делаете для этого? "Ура" кричите? Вы никак не в состоянии отделить власть от страны. Для вас это одно и то же. А те, кто пытается вам глаза раскрыть, кто не согласен кричать власти "Ура", для вас предатели. Как были, так и остались верноподданными, а не гражданами. И нет у вас страха за страну, вам на неё плевать. Было бы не плевать, вы б давно погнали эту воровскую власть поганой метлой. А вы просто холопы, запуганные трусливые холопы".
[2] "Неоформленное прошлое", т.е. не переработанное историей, и общество поэтому находится в подвешенном состоянии (Евгений Добренко, профессор Шеффилдского университета, Лондон).
